Поэты

Приснилось мне, что на дуэли
Мартынов все-таки убит,
А Лермонтов за это дело
В Бутырской крепости трубит.

Сидит в тюрьме,
А не на даче,
Стихи печальные творя,
А Пушкин носит передачи
Ему украдкой от царя.

Друг по несчастью
И по музам
Осознает его удел:
Сам за дуэль
С одним французом
Четыре года отсидел!

(Анатолий Брагин)

Мамаша, успокойтесь, он не хулиган,
Он не пристанет к вам на полустанке,
В войну Малахов помните курган?
С гранатами такие шли под танки.

Такие строили дороги и мосты,
Каналы рыли, шахты и траншеи.
Всегда в грязи, но души их чисты,
Навеки жилы напряглись на шее.

Что за манера — сразу за наган,
Что за привычка — сразу на колени.
Ушел из жизни Маяковский-хулиган,
Ушел из жизни хулиган Есенин.

Чтоб мы не унижались за гроши,
Чтоб мы не жили, мать, по-идиотски,
Ушел из жизни хулиган Шукшин,
Ушел из жизни хулиган Высоцкий.

Мы живы, а они ушли туда,
Взяв на себя все боли наши, раны...
Горит на небе новая Звезда,
Ее зажгли, конечно, хулиганы.

(Валентин Гафт)

В ТИШИ

Там, где сумрак словно дым,
Под навесом из ветвей, -
Мы молчаньем упоим
Глубину любви своей.

Наши души и сердца,
И волненье наших снов
Мы наполним до конца
Миром сосен и кустов.

Ты смежишь глаза в тени,
Руки сложишь на груди...
Все забудь, все отгони,
Что манило впереди.

Пусть нас нежно убедит
Легкий ветер, что порой,
Пролетая, шелестит
Порыжелою травой.

И когда с дубов немых
Вечер, строго, ниспадет,
Голос всех скорбей земных -
Соловей нам запоет.

(Поль Верлен)

* * *

Коли дивлюсь глибоко в любі очі,
в душі цвітуть якісь квітки урочі,
в душі квітки і зорі золотії,
а на устах слова, але не тії,
усе не ті, що мріються мені,
коли вночі лежу я у півсні.
Либонь, тих слів немає в жодній мові,
та цілий світ живе у кожнім слові,
і плачу я й сміюсь, тремчу і млію,
та вголос слів тих вимовить не вмію…

Якби мені достати струн живих,
якби той хист мені, щоб грать на них,
потужну пісню я б на струнах грала,
нехай би скарби всі вона зібрала,
ті скарби, що лежать в душі на дні,
ті скарби, що й для мене таємні,
та мріється, що так вони коштовні,
як ті слова, що вголос невимовні.

Якби я всіми барвами владала,
то я б на барву барву накладала
і малювала б щирим самоцвітом,
отак, як сонечко пречисте літом,
домовили б проречистії руки,
чого домовить не здолали гуки,
І знав би ти, що є в душі моїй…
Ох, барв, і струн, і слів бракує їй…
І те, що в ній цвіте весною таємною,
либонь, умре, загине враз зо мною.

(Леся Українка)

Між іншим

Коли я буду навіть сивою,
і життя моє піде мрякою,
а для тебе буду красивою,
а для когось, може, й ніякою.
А для когось лихою, впертою,
ще для когось відьмою, коброю.
А між іншим, якщо відверто,
то була я дурною і доброю.
Безборонною, несинхронною
ні з теоріями, ні з практиками.
і боліла в мене іронія
всіма ліктиками й галактиками.
І не знало міщанське кодло,
коли я захлиналась лихом,
що душа між люди виходила
забинтована білим сміхом.
І в житті, як на полі мінному,
я просила в цьому сторіччі
хоч би той магазинний мінімум:
— Люди, будьте взаємно ввічливі! —
і якби на те моя воля,
написала б я скрізь курсивами:
— Так багато на світі горя,
люди, будьте взаємно красивими!

(Ліна Костенко)

* * *

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.

А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.

У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.

И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой...
Все это забирает он с собой.

Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!

Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.

(Евгений Евтушенко)

Стихи в виде песни.

Fleur - На Краю

Я уснула в камере пыток,
Где на стенах тиски и клещи,
Среди старых кошмаров забытых,
Мне снились странные вещи.
Заглушала музыка крики,
Столько памяти в каждом слове...
Я уснула в камере пыток,
На полу, в луже чьей-то крови.

Я уснула ночью глубокой,
В страшной чаще,
Зарывшись в листьях,
Среди диких чудовищ голодных,
О своей не заботясь жизни.
Всё равно о ней думать поздно,
Но проклятое чувство долга,
Я уснула, выключив звёзды,
Так хотелось упасть ненадолго.

Я уснула на поле битвы,
В самом центре кровавой бойни,
Среди раненых и убитых,
Полежать хотелось спокойно.
Всё равно нет смысла бороться,
Я и так давно уже пала
И уснула, выключив солнце,
Потому что очень устала.

И так долго бежала не глядя,
Пока без сил не упала,
И уснула на автостраде,
В двух шагах от промышленных свалок.
Выпадали осадки местами,
Люди спали в своих квартирах,
А я уснула в густом тумане,
На краю совершенного мира.

Береза

Звенел топор, потом пила.
Потом — последнее усилье.
Береза медленно пошла,
Нас осыпая снежной пылью.

Спилили дерево не зря,—
Над полотном, у края леса,
Тугие ветры декабря
Могли свалить его на рельсы.

Его спилили поутру,
Оно за насыпью лежало
И тихо-тихо на ветру,
Звеня сосульками, дрожало...

Зиме сто лет еще мести,
Гудеть в тайге, ломая сосны,
А нам сто раз еще пройти
Участок свой
По шпалам мерзлым.

И, как глухой сибирский лес,
Как дальний окрик паровоза,
Нам стал привычен темный срез —
Большая мертвая береза.

Пришла весна.
И, после вьюг,
С ремонтом проходя в апреле,
Мы все остановились вдруг,
Глазам испуганно не веря:

Береза старая жила,
Упрямо почки распускались.
На ветках мертвого ствола
Сережки желтые качались!..

Нам кто-то после объяснил,
Что бродит сок в древесной тверди,
Что иногда хватает сил
Ожить цветами
После смерти...

Еще синел в низинах лед
И ныли пальцы от мороза,
А мы смотрели,
Как цветет
Давно погибшая береза.

(Анатолий Жигулин)